Собрание произведений в одном томе - Михаил Жванецкий

Вот что творится, когда противник исчезает. Морская пехота США в слезах ищет, кому морду набить. Сидели в песках, тренировались, на муравейниках спали, в грязи ползали. А противник на встречу не явился.

Врага давай! Давай врага! Что Ирак? Это же смешно.

А наши ордена Ленина, ордена Боевого Красного Знамени, ордена «Знак Почета и уважения» военно-десантные войска. Он же кулаком разбивает пять кирпичей. Куда его приспособить? Парикмахером? Не хочет он головы стричь. Он их разбивал! И давай ему по три-четыре головы в день. Иначе секрет утерян, и все!

А эти «Аваксы», «Стелзы» против кого? Ливия, Сирия? Это же смешно! И правильно наши патриоты в Ирак летят. Им разве друзья нужны, им враги нужны. Врага давай!

ПВО разваливается, пьянство в блиндажах, разврат в бункерах стратегического назначения. Полковник межконтинентальных войск завалил девицу попкой прямо на кнопку пуска баллистической ракеты. Хорошо, что она не сработала. (Я о кнопке говорю.)

В генеральных штабах всегда строго было, красиво. Карты мерцали, погоны сияли, тихие голоса: «Предполагаемый противник в случае начала военных действий нанесет ракетный удар, направление Челябинск – Уфа. Мы отвечаем ударом Нью-Йорк – Милуоки, параллельно Франкфурт – Саарбрюккен. Тогда противник собирает все силы и наносит ответный удар в район Харькова с возможным десантом на линии Феодосия – Керчь. Наша стратегическая авиация атакует Сан-Диего и наносит упреждающий ракетный удар по Манчестеру. Противник выводит из-под удара бронетанковую армию и пытается создать окружение в районе Хмельницкого, тогда мы…»

Такие люди в штабах сидели! Кому они мешали?

Их разогнали. Без квартир, в коммерческих ларьках торгуют. Прогорают. Ошибаются в расчетах. Их рэкетиры бьют. Они же против одного не умеют. Они же против народов обучались. Таких людей из штабов выбрасывать – только уличную преступность размножать.

А конструкторские бюро, краса и гордость в белых халатах. Не знаю, как у вас, у нас впереди войск всегда конструкторы мчались. Туполев, Ильюшин, Лавочкин. Два одессита Нудельман и Рихтер – самолетная пушечка HP через винт.

А самый популярный человек всех времен и всех стран Калашников! Популярней Горбачева! Дети знают, женщины: «Я сплю с «калашниковым», «Я даже в душе с «калашниковым»… О ком еще так говорят. И этот человек не у дел!

Сейчас, говорят, во всем мире сбор средств идет. Чтоб собрать двести миллиардов, чтоб опять эти двое друг против друга стояли, чтоб все умные люди этим заняты были. Тогда маленьким странам кайф и полная джамахерия. Дерись с кем хочешь, пока взрослых нет.

Ну а пока мы свободны и сидим за мирным столом, уже не представляем с гордостью каждый свою страну и не несем за нее никакой ответственности, мы пьем за абсолютно Новый год, который, как и каждый год, кого-то отдаляет от жизни, а кого-то приближает к ней, пьем за наши страны, за две или три наши родины, которые именно мы, как бы нас ни проклинали, превратили в сообщающиеся сосуды.

Нечистая сила

Мы квартиру иностранцам сдали. А там пошло.

Телевизор сдох 7 ноября.

Включился 1 декабря, показал «Любэ», крикнул: «Атас!» – и сдох.

17 декабря вдруг зашелся: «Разрешите наш съез… Атас!» – и сдох.

На Новый год врубился, крикнул: «Атас!» – и снова сдох.

Теперь показывает только «Любэ».

Вода утром из унитаза вдруг пошла горячая. Сидишь весь в пару.

Когда замок открыт – ничего из квартиры не пропадает. Замок закрыт – кое-чего нет.

Однажды дверь оказалась заперта снаружи и изнутри.

Плита включилась ровно в 12.00, раскалилась, а когда поставили кастрюлю – выключилась.

Велосипед бьет током. Хотя ни к чему не подключен.

Из магнитофона «Днепр» потекла вода.

Когда туалет на задвижку закрываешь внутри – не выйдешь никогда.

Снаружи задвинули – наверху кто-то закричал и с кровавым пальцем прискакал…

Как-то сообщается, видимо.

Ну и регулярно, как ведро в унитаз выльют – снизу мокрый человек прибегает.

Они в панике.

Мусор выбросят – снизу этот же человек прибегает в наших объедках.

Тоже, видимо, сообщается…

В кухне дверью хлопнут – лифт вниз идет.

Соседняя мастерская на наш счетчик работает. Тоже как-то…

Они отказываются жить.

А уж с телефоном!..

Те, к кому мы попадаем, и палец советуют повнимательней вкладывать, и последнюю цифру через паузу вращать…

Какой бы номер ни набрали – в одну и ту же семью попадаем.

Они уже плакали. Мы плакали. Кричали:

– Отсоединяйтеся! Дайте поговорить!

Я уже не говорю, что во время набора три, четыре семьи проходишь. И опять к ним.

– Это опять вы!.. Вставьте, пожалуйста, палец повнимательней!

Да мы уж так внимательно вставляем… Я уже один не набираю. Я уже себе не доверяю.

И снова:

– Это опять вы?

Они форточку открыли – соседка из другого подъезда прибежала: ребенок маленький… Просьба закрыть.

Ну и конечно, как хлопнут дверцей холодильника – слева крик.

Пол моют – внизу люстра загорается.

Жена плакала: все письма назад приходят – «адресат выбыл». И те, которые к нам, – туда возвращаются. «Адресат выбыл».

– Как выбыл? Мы же здесь!..

И телеграмма пришла на наше имя: «Вон отсюда, иностранцы проклятые!» С нашей подписью. А мы ж никогда. Мы же их пригласили…

Голос по ночам отчетливый. Кто-то диктует мемуары… Узнавали. Действительно, в соседнем доме генерал с дочкой…

Письма на чужое имя с чужим адресом бросают к нам в ящик. Все на фамилию Марусев… И говорят:

– Вам, вам, не прикидывайтесь.

Мы все время думаем, что это социализм, но выбор-то мы сделали правильный в 17‑м году. Значит, это нечистая сила.

«Может быть, вы не знаете…»

Может быть, вы не знаете, но в Одессе быстро поднятое не считается упавшим.

Возьми за правило прерывать беременность еще в период знакомства.

Простое одиночество – это мимика в темноте, пожимание плечами, негромкий стон в ответ на какие-то мысли.

Явное одиночество – это уже разговор, тихий разговор с самим собой с упреками, угрозами, с отрицательным покачиванием головы и вздохом: «Нет, это невозможно».

Полное одиночество – это громкая беспардонная болтовня с собой с ответным хохотом, пожиманием руки, рассматриванием удостоверения, хлопаньем самого себя по животу: «Ай да молодец, ну насмешил», с последующей задумчивостью и криком «Нет, ты не пойдешь туда! А я сказал, нет!» и слезами, прерываемыми: «Ну не рыдай же. Как ребенок, ей-богу!»

– Не дай, Господь, нам пережить детей, – сказали как-то все. Вот у меня вопрос: когда? Когда мы повзрослеем?!

Птичка не усидит – дергается, дергается. Чего суетишься? Чего дергаешься? А кормиться надо. Кормиться и плодиться. Плодиться и кормиться.

Если бы их не поедали другие, которым тоже плодиться надо, страшно было бы подумать.

Все мы бегаем и тучнеем для кого-то.

Подумай, прежде чем поправиться, хочется ли тебе, чтоб он так вкусно кормился и плодился.

– Я посмотрел твой концерт.

– Ну?

– Ты не обидишься?

– Нет.

– Честное слово?

– Честное слово.

– Вот я все и сказал.

Как кому, а мне нравится думать!

Кофе заказывал я. Когда я заказывал, мне еще было можно. Теперь мне нельзя.

Я люблю все, что означает движение: пароход, самолет, спичку, скрытый смысл, знакомство с умной женщиной, неоткрытую бутылку водки.

Расставить любимых в пространстве. Врывается банда:

– Кто из вас еврей?

Жена говорит:

– Я!

Любовница говорит:

– Он!

Друг говорит:

– Вон отсюда!

Тут же в больничном дворе композиция «Кто кого». На козлах наклонно стоит очень грязный «Москвич», а под ним много лет лежит очень грязный тоже москвич водитель Женя. Он ремонтирует, ремонтирует, ремонтирует, ремонтирует. Хотя откликается, дает прикурить, на предложение вылезти или выпить отвечает: «Мне некогда, мне летом выезжать».

Шумит дождь, падает снег, а он все ремонтирует, ремонтирует, ремонтирует.

А мне говорят – вы повторяетесь. Да. Я повторяюсь. А он ремонтирует, ремонтирует, ремонтирует…

Завидую тебе, Женя, у тебя есть смысл в жизни, А я за тебя выпью, сдам анализы, а они пусть ремонтируют, ремонтируют…

Ты умный, Сережа! Ты так умен. Ты знаешь, что надо работать и писать.

А я настолько умней тебя, что знаю: этого можно и не делать.

Американка все не могла понять, почему такое количество звонков на дверях квартиры. Ну, ей объяснили, что один звонок в спальню, другой – в прихожую. Куда хочешь войти, туда звони. А то, что на звонки выходят разные люди, не имеет значения – семья большая.

Девятнадцатое июля. Открытое окно.